Похоже, миф о «русском алкоголизме» теряет основания. Согласно опубликованным данным платформы Decanter, Россия в 2024 году заняла седьмое место по потреблению вина. И это на фоне неспешной, но уверенной деалкоголизации населения.

Иван Шилов ИА Регнум

В 2009 году уровень потребления этанола на душу населения составлял 18 литров, а в 2023 году этот показатель снизился до 8,44 литра. Как видим, падение в два раза.

И это — самый низкий показатель за всю постсоветскую историю.

Папа, не пей! — Уже!

О русских за границей давно принято думать как о неисправимых пьяницах. Такие русофобские стереотипы имеют место как в европейских, так и в азиатских странах.

Например, в 2021 году советница мэра киргизского Каракола в ответ на акцию Владимира Жириновского у посольства страны в Москве назвала русских алкоголиками, что вызвало громкий скандал.

Согласно исследованию ФАДН, наиболее распространённые среди мигрантов негативные характеристики русских касаются пьянства и лени.

Но соответствует ли это действительности?

На сайте ВОЗ опубликованы данные исследований 2024 года о потреблении алкоголя по всему миру. Россия в рейтинге занимает 21-е место. Лидеры списка — Румыния, Грузия и Латвия. Также впереди нас такие благополучные страны Запада, как Германия, Чехия и Великобритания, и неблагополучные Уганда, Танзания и Лаос.

То есть оснований считать российскую модель употребления алкоголя отличной от европейской не приходится: среди европейцев мы занимаем вполне срединные позиции, уступая ряду стран.

Резюмируем: русские пьют меньше немцев и англичан. Но в мире продолжают говорить о «русском», а не «немецком» или «английском» пьянстве.

Очевидно, что у происходящих изменений есть несколько причин. Во-первых, водка вышла из моды. Среди молодежи большей популярностью пользуются пиво, коктейли и прочие барные напитки. Происходит, если можно так сказать, дебрутализация ассортимента: крепкое и жгучее чаще всего пьют дома, по уважительным поводам и в относительно небольших количествах.

Во-вторых, культура здорового образа жизни захлестнула существенную часть горожан — достаточно посмотреть на возрастающую массовость забегов и всевозможного фитнеса, набирающий силу отказ от курения.

И чем больше бегунов на улицах и набережных, тем более экзотической фигурой во дворах становится старый добрый «синяк» — подъездный алкоголик. Конечно, они есть, они живы, но все-таки уже очевидно, что это уходящая натура, а не обязательная часть дворового ландшафта.

В-третьих, наблюдаемая инфляция вынуждает иных людей становиться трезвенниками поневоле, меняя состав потребительской корзины.

В-четвертых, за последние годы импортный алкоголь в принципе подорожал из-за роста стоимости логистики и акцизов. А тем, кто привык к «односолодовому вискарику», психологически трудно возвращаться к водочно-коньячному массмаркету.

Есть и другие факторы: развитие досуговой сферы, особенно в городах — почти каждому есть чем занять себя после работы; домоседам же с трудом хватает времени на просмотр сериалов и фильмов на онлайн-платформах, до выпивки ли тут?

Нельзя не упомянуть и рост (в том числе и качественный) отечественного виноделия, — российские вина теперь покупают без извинительной оглядки.

И, наконец, в-пятых, с января выросли минимальные цены на водку и коньяк согласно ранее утверждённому решению Минфина. Никаких водочных бунтов, никаких (обещаемых из года в год) народных волнений и алкогольного резистанса не последовало.

И не только потому, что даже и повышенная цена все равно оказалась доступной. Дело, скорее всего, в том, что водка перестала быть продуктом первой необходимости даже на самом суровом мужском столе.

Все сбылось?

И это хорошо чувствует рынок. В первом квартале года продажи водки в России сократились на 7,2%. При этом ее производство снизилось на целых 23% — и, вероятно, продажи ближайших месяцев будут осуществляться за счет старых запасов.

Есть, конечно, и факторы, работающие на повышение употребления спиртных напитков (стрессовые состояния), но их количество и значение в целом тоже снижаются. Крепкие напитки все меньше и меньше рассматриваются россиянами как способ занять себя или «залить печаль»: горе и тревогу всё чаще заливают лекарствами и психотерапией.

Собственно, сейчас мы подходим к той ситуации, про которую двадцать лет назад публицисты, врачи и маркетологи говорили как про прекрасную утопию.

Впервые побывав в Европе, многие были очарованы способностью европейцев пить в течение дня, не напиваясь, не теряя не только человеческого облика, но и работоспособности.

Много тогда говорили о волшебных, благородных, животворящих свойствах европейских, австралийских, чилийских вин, противопоставляя их посконной и сермяжной «беленькой» — разрушительнице семей и судеб. Если бы русские перешли на культурное, цивилизованное винопитие — не стало бы пьянства на Руси и порожденных им социальных бедствий, но какое у нас вино, сами понимаете…

Потом, конечно, мы стали еще больше ездить — и смотрели на разнообразно пьющий зарубеж уже без неофитского обожания, замечали многое, сравнивали (что-то в нашу пользу, что-то не в нашу) — и вот дожили до времен, когда элегантный винный уклад стал спокойно, естественно, как перемена погоды, устанавливаться в России, вытесняя сорокаградусную из мейнстрима в маргиналии.