Умершего во вторник Зураба Церетели знают практически все в России — даже те, кто никогда не слышал этого имени. Потому что все видели — живьем или на видео — установленный в конце 90-х в Москве, недалеко от Кремля, памятник Петру Первому.

Иван Шилов ИА Регнум
Статья на смерть Церетели

Этот монумент изначально был очень плохо принят москвичами, но постепенно к нему привыкли, и уже почти смирились. Последние десять лет я каждый день вижу его из своих окон и ничего к нему не чувствую. А моей супруге он даже нравится: у питерских свои представления и об основателе северной столицы, и о памятниках.

Хотя и она соглашается со мной в том, что место для памятника явно не подходящее. По мне так его можно было бы поставить где-нибудь на питерских окраинах, например в Лахте, где сейчас возвели газпромовский небоскреб. Церетелевский Пётр оказался в неподходящем месте, в отличие от самого Зураба, который обладал даром оказываться в нужном месте в нужное время.

Я общался с ним лишь однажды, в ожидании Путина двадцать лет назад. Церетели оказался таким, как я и думал, — балагурил, шутил, рассказывал какие-то байки. Настоящий тбилисский тип.

Дело было в Америке, там, где должен был стоять его Колумб, ставший потом Петром Великим. Колумба Америка не приняла, но вот памятнику жертвам 11 сентября отказать не могла.

Как раз его и закладывали напротив Манхэттена осенью 2005-го, приурочив церемонию к поездке Путина на юбилейную Генассамблею ООН. Проект «Слезы скорби» уже тогда вызывал насмешки, а у очень многих он вызывал откровенно неприличные ассоциации. Видел ли это же сам Церетели? Не исключено, ведь он вовсе не был примитивным и бездарным скульптором.

Хотя из всего созданного им за 91 год жизни в памяти народной останутся самые кичевые и слабые произведения — тот же Пётр или «Кони» на Манежной или памятник русско-грузинской дружбе на Тишинке.

Но были у него и удачные работы. Особенно в молодости, особенно малой формы, особенно с майоликой и мозаикой: их немало осталось в той же Абхазии.

Изначально Церетели был талантливым грузинским художником-монументалистом, но по ходу своей карьеры стал просто главным из главных. Еще в советские годы он выполнял различные крутые заказы — от оформления музея Ленина до работ для ООН. Красочные панно у него получались хорошо, памятники, особенно крупные — плохо, но массы знают его именно по памятникам.

Еще в позднесоветские годы он стал Героем соцтруда, а в России стал полным кавалером высшего Ордена за заслуги перед Отечеством. Он умел находить общий язык с любой властью и всегда был ценим ею.

И не только ею. По сути, Церетели был главой всего грузинского землячества в России. Неофициальным, естественно, — но очень влиятельным. И очень богатым. Причем еще с советских времен, когда в Грузии расцветали полуподпольные (а на самом деле почти легальные) цеховики, производители самого разного ширпотреба — от одежды до плитки, первые советские миллионеры.

Что останется после президента Российской академии художеств? Благодарная память учеников (образованием он действительно занимался) и грузинской диаспоры? Недоумение москвичей?

Скорее, другое. Главным памятником Церетели стал он сам как наиболее яркий и заметный представитель уже ушедшего феномена: грузинского творческого деятеля. Тбилисского цеховика всесоюзного и всероссийского масштаба.