Все вы видели знаменитое албанское фото, где лучшие друзья — Зеленский, Макрон, канцлер Мерц, премьер Стармер и примкнувший к ним Дональд Францишек Туск — думают тяжкую думу в обстановке, похожей на центр реабилитации анонимных наркоманов.

Иван Шилов ИА Регнум

На лицах у них тревога, сомнения, напряженная работа мысли — кроме польского премьера, про которого сами поляки шутят, что он в «салфеточной коалиции» нужен, чтобы носить чемоданы. Все сидят и думают, как помочь Украине, а по итогам встречи в рамках саммита в Албании даже звонили президенту США, обсудить «неприемлемую позицию России» на переговорах в Стамбуле.

В это действительно можно поверить, если бы только все участники этого клуба не представляли исторических врагов Украины и ещё шире — Руси, поскольку отдельное украинское государство (как и народ) появилось всё же не так давно. В любом случае «православное славянское быдло» нынешние дорогие европейские друзья на сорта не делили.

И то, что поляки условно тоже славяне, дела не меняет — Русь (а нынешняя территория Украины называлась именно так) исторически была объектом их агрессивной экспансии и распространения католичества, которое в Речи Посполитой было государственной религией.

Современный украинский миф утверждает, что освободительная война против России длится 400 лет, и эту цифру с большим трудом вбивают в головы граждан, поскольку назвать войной совместное создание и управление единым государством трудновато. А вот с Польшей реально воевали тысячу лет — с того момента, когда в 1018 году польский князь Болеслав I Храбрый вмешался в междоусобицу на Руси, поддержав своего зятя Святополка Окаянного в борьбе против Ярослава Мудрого.

Польские войска впервые захватили Киев, но вскоре были вынуждены отступить из-за восстания горожан и проблем с поставками. Этот поход стал первым крупным военным столкновением — но далеко не последним.

После смерти последнего галицко-волынского князя Юрия II Болеслава в 1340 г. Польша и Литва начали борьбу за контроль над будущими землями Западной Украины, навсегда превратившимися в Kresy Wschodnie. Польский король Казимир III Великий совершил несколько походов в Галицкую землю и присоединил её к Польше, а Волынь отошла к Литве, и эти события заложили основу будущих польско-русских войн за контроль над западнорусскими землями.

XV–XVI вв. прошли в Ливонских войнах, Русь отбивала у поляков Смоленск, Чернигов, Брянск, следующий век был отмечен интервенцией Речи Посполитой, когда польские войска заняли Москву, а народное ополчение Минина и Пожарского её освободило, но Чернигов и вся Сиверщина остались за Польшей, так что ничего не закончилось.

А самая масштабная война началась после решения Войска Запорожского перейти под руку московского царя.

Можно теперь рассказывать что угодно, но восстание Хмельницкого случилось не от хорошей жизни, и, как сам Богдан высказался в речи перед польскими комиссарами в феврале 1648 г., цель его — вырвать «из лядской неволи Русскій народъ».

Русские войска совместно с запорожскими казаками добились значительных успехов — были взяты Смоленск, Витебск, Могилев и даже столица Великого княжества Литовского Вильно. А после долгих и кровавых событий левобережная Украина, Смоленск и Киев, область Запорожской Сечи, Чернигов и Стародуб остались за православными. Это стало поворотным моментом — впервые Россия закрепилась в центральных регионах Восточной Европы, а Украина получила точку опоры, вокруг которой начали постепенно нарастать земли, превратившиеся затем в границы 1991 года.

Во время Северной войны половина польской элиты была за оккупантов-шведов и устроила гражданскую войну. А потеряв в результате своей бестолковой политики государственность, Польша вполне ожидаемо вернулась воевать вместе с Наполеоном. Марш польских легионов Домбровского стал впоследствии её государственным гимном, а восстания уже в составе России всегда преследовали одну цель — вернуться в состоянии «почти империи» и вернуть старые кордоны, в первую очередь — украинские земли.

Жесткая культурная политика второй Речи Посполитой привела к появлению террористической организации ОУН (признана экстремистской и запрещена в РФ), боровшейся против польского государства. А его собственное мировоззрение не изменилось ни в XX веке, когда с поляками воевали несколько раз подряд, ни в наши дни.

Зеленский братается с ними, а одновременно ксенофобская риторика в адрес украинских беженцев стала базой избирательной кампании всех кандидатов в президенты Польши.

Поддержка, демонстративно оказанная украинцам в 2022 году, за три года рухнула туда, где была всегда: согласно результатам опроса социологических центров ARC Rynek и Opinia, за последний год количество резко негативно относящихся к «братьям» поляков выросло до 30%, и только половина опрошенных не против того, чтобы и дальше принимать украинских беженцев.

Друг Макрон представляет страну, уже упоминавшуюся в связи с походом Наполеона, но вообще войн между Францией и Россией со времен Анны Ярославны, уехавшей в Париж, было четыре. Включая Крымскую войну, где французы вместе с Англией зашли в Чёрное море, высадили войска в Крыму и осадили Севастополь.

Его героическая оборона длилась 349 дней и стала центральным событием войны. И здесь, наверное, стоит вспомнить, что основная масса нижних чинов Черноморского флота была представлена украинцами, а самые известные герои обороны — матросы Пётр Кошка и Игнатий Шевченко.

Что же касается Отечественной войны 1812 года, то с французами бились украинские казачьи и гусарские полки. Одним из организаторов казачьих сил в Полтавской губернии был знаменитый писатель Иван Котляревский, автор «Энеиды». Общая численность всех формирований на территории Украины достигала 60 тысяч человек: в составе русской армии 1-й и 4-й Украинские казачьи полки участвовали в «битве народов» под Лейпцигом, а 2-й и 3-й брали Париж.

«Вместе со всей Европой», объединившейся против узурпатора и оккупанта Наполеона.

«Англичанка гадит» сообща русским и украинцам, не выделяя их, уже 200 лет точно — в рамках своей Большой игры. И выделять украинцев начала только для того, чтобы заставить их вступить в войну против России, не считаясь ни с жертвами, ни с разрушениями. А Стармер изображает сострадание только на встречах с украинскими руководителями — у себя дома он недрогнувшей рукой ужесточил требования к мигрантам.

Так что украинцам, приехавшим пожить у «добрых друзей», станет сложнее подаваться на рабочие визы и устраиваться на работу, что сильно ударит по ним: они вряд ли смогут доказать, что без них на должностях низшего уровня работать некому.

Ну а про немцев что и говорить.

Народная память до сих пор хранит ряд паттернов, крепко вбитых в неё в ходе последней «евроинтеграции» в 40-х годах прошлого века, когда вагоны с украинскими рабами поехали в Рейх. Набор типичных фраз и слово «фашист» все мы знаем с детства.

Немецкий «дранг нах Остен» с двумя визитами в Киев, порабощение и истребление славян, превращение Украины в житницу «Новой Германии» и сожженные вместе с людьми сёла навсегда останутся лучшим доказательством того, какие они друзья и союзники. От этой дружбы отбивались 7 миллионов украинцев в Красной армии и 220 тысяч украинских советских партизан.

Союзниками для Германии были только привычные и понятные жители Галичины, австрийской провинции, которых они отделяли от прочих и брали на роль надсмотрщиков и палачей. В принципе, то же самое происходит и теперь, когда коллективная Галичина встала над многомиллионным народом и навязывает ему своё видение мира, в котором немцы — братья, а русские — враги.

Просто во всей долгой и сложной истории она решила всегда выбирать сторону реальных врагов Руси, которая для украинцев и русских — общая. Так что когда принявший эти идеи как свои еврейский мальчик из Кривого Рога рассказывает про тесное взаимодействие с «европейской семьей», в его голосе эхом отзывается Акт восстановления украинской державы 1941 года. Там были точно такие же слова про «Национал-Социалистическую Велико-Германию», «которая под руководством Адольфа Гитлера создает новый строй в Европе и мире и помогает украинскому народу освободиться от московской оккупации».

А мнение украинского народа по данному поводу никого не интересовало ни тогда, ни сейчас.